ПЯТИЛЕТКА ПЕРВАЯ. 1985-1989 г.

- Приехал я на завод, был 1985 год. Представлять меня коллективу вместе со мной приехал на предприятие замминистра химической промышленности  по кадрам Бородин, секретарь обкома партии по промышленности Калинин, были люди из облисполкома, директора соседних предприятий, все службы заводоуправления. Собрали всех в актовом зале и меня представили и городу, и руководителям. Этим, я хочу сказать, показали значение «Тольяттиазота» и для города, и для области, и для страны. Я изложил свое представление о том, что будем делать. Правда, что-то там с микрофоном было неладно, по-моему, участники того собрания меня плохо расслышали. Был еще и Владимир Михайлович Закревский, который строил завод. Хороший мужик, я его просил: ты иди ко мне: сам ошибки сделал, сам и будешь устранять. С моей помощью, конечно. Мне же успевать тяжело одному.   Но он не пошел. И тогда я обратился к Орлову Анатолию Александровичу, главному инженеру ГИАПа, и  Киселеву Геннадию Ивановичу, главному механику главка с вопросом: а вы бы пошли сюда, в Тольятти, директорствовать? Они ответили мне единогласно: ни за что! Тут бесполезное дело, проект сырой, исполнение тоже не блестящее. Нет, ни за что.

И уже на следующий день  я приступил к работе. Директорские дела я принимал у Юрия Николаевича Буданова. Начальником производственно-технического отдела был Скрябин  Герман Дмитриевич. Соловьев Георгий Николаевич был  главным механиком. Он, кстати, с этого года опять с нами, принят на работу. Неля Петровна Борисенко, Тамара Абакумова – это были грамотные специалисты, добросовестные. Абакумова и сейчас в строю. Соколов Виктор Степанович.

ПЯТИЛЕТКА ПЕРВАЯ. 1985-1989 г.

- Приехал я на завод, был 1985 год. Представлять меня коллективу вместе со мной приехал на предприятие замминистра химической промышленности  по кадрам Бородин, секретарь обкома партии по промышленности Калинин, были люди из облисполкома, директора соседних предприятий, все службы заводоуправления. Собрали всех в актовом зале и меня представили и городу, и руководителям. Этим, я хочу сказать, показали значение «Тольяттиазота» и для города, и для области, и для страны. Я изложил свое представление о том, что будем делать. Правда, что-то там с микрофоном было неладно, по-моему, участники того собрания меня плохо расслышали. Был еще и Владимир Михайлович Закревский, который строил завод. Хороший мужик, я его просил: ты иди ко мне: сам ошибки сделал, сам и будешь устранять. С моей помощью, конечно. Мне же успевать тяжело одному.   Но он не пошел. И тогда я обратился к Орлову Анатолию Александровичу, главному инженеру ГИАПа, и  Киселеву Геннадию Ивановичу, главному механику главка с вопросом: а вы бы пошли сюда, в Тольятти, директорствовать? Они ответили мне единогласно: ни за что! Тут бесполезное дело, проект сырой, исполнение тоже не блестящее. Нет, ни за что.

И уже на следующий день  я приступил к работе. Директорские дела я принимал у Юрия Николаевича Буданова. Начальником производственно-технического отдела был Скрябин  Герман Дмитриевич. Соловьев Георгий Николаевич был  главным механиком. Он, кстати, с этого года опять с нами, принят на работу. Неля Петровна Борисенко, Тамара Абакумова – это были грамотные специалисты, добросовестные. Абакумова и сейчас в строю. Соколов Виктор Степанович.

В первую очередь  начал изучать завод, его рабочий персонал, его инженерный корпус, его службы, отделы и подразделения. Изучал агрегаты и оборудование, рассматривал работу цехов и смен, смотрел, в какой ситуации находится предприятие. С налету я не собирался ничего крушить или переделывать. В конце концов, завод проектировали и строили  не посторонние люди. Но годы прошли, нужно было обновление.  Особое внимание мне нужно было обратить на те агрегаты, которые, по сути, тогда уже несколько месяцев были в простое,  не работали. Были такие, которые то и дело приходилось останавливать и вновь пускать.

Без анализа, без понимания, что происходит в цехах, нельзя было приступить к коренной технической перестройке, к техническому перевооружению. Работал  тогда с 6 утра и до 23-00, часто и до полуночи. Шутка ли, 121 строящийся объект!   Никаких норм рабочего времени для генерального директора не было. Алексей Георгиевич Петрищев, тогда министр по производству удобрений, меня на это вдохновлял.  Я его, как и министра химической промышленности и впоследствии зампреда Совмина Леонида Аркадьевича Кастандова,  знал лично еще по Губахе, когда он был начальником Всесоюзного объединения Министерства химической промышленности, а потом Заместителем председателя Госснаба СССР. И теперь, в Тольятти,  с какими бы вопросами я к нему не обращался, он все их решал, и решал оперативно.  Ну, как тут можно было работать «от сих и до сих»? С него тоже ведь требовали эффективной работы предприятий отрасли. Когда бы я не попросил у него встречи – он меня всегда принимал, внимательно слушал, издавал приказы и распоряжения. Это я говорю не для того, чтобы подчеркнуть свою значимость, а чтобы показать заводчанам, что наше предприятие всегда было на виду, с ним и его проблемами считались в центре, ему (и, следовательно,  мне) помогали всем, чем могли. Это, конечно, шло еще со времен строительства большого метанола в Губахе на 750 тыс.т. , где у меня было 12 генеральных подрядчиков и 44 союзных предприятия на субподряде. Короче, весь Союз работал на нас. Борис Всеволодович Коноплев, тогда первый секретарь Пермского обкома партии, очень много помогал мне, спасибо еще  раз ему. И Валентин Иванович Казиолов, второй секретарь, у нас на планерках давал, кому следует, разгон. Да и вообще, могу сказать, что все секретари Пермского обкома партии были на моей стороне, помогали и поддерживали во всем. Хотя с теми, кто мешал ускоренному пуску метанола-750,  я не церемонился. И в ЦК докладывал, не тушевался. А чего было тушеваться? Это же была не моя личная стройка, ее страна начала и мне руководить поручила.

Но и мы класс там показали: за 11 дней запустили производство, которое обычно в мире выводили на проектную мощность 2-3 месяца… Кстати, губахинские химики сейчас уже нарастили мощность того производства до 1 млн. тонн, слава им. Теперь тот комплекс дает по 3 тыс. т. в сутки. Это хороший, рекордный показатель. Владимир Александрович Даут, который называет себя моим  учеником, там сейчас генеральным директором работает.

Ну, а в Тольятти в 80-е годы было немало проблем. Перед тем, как дать согласие на работу в Тольятти, с одним крупным начальником из главка поговорил по душам, спросил, пошел бы он  на комплекс аммиака в Тольятти? Он задумался и отрицательно покачал головой: там ошибок при проектировании и строительстве понаделали море, персонал не готов. Второй агрегат там пускать вообще-то нужно, но его там никогда не пустить…

В общем, уговорили меня пару лет там потрудиться, привести завод в порядок, и, получив очередной орден, отбыть обратно к себе в Губаху.

Инструктор ЦК Валентин Иванович Овчинников меня лично курировал по Тольятти. Он мне давал инструкции говорил: учти, это место-пуп нашей земли. Там, мол, в Тольятти, леса, Волга, Жигулевские горы. Красотища! Я ему верил, шел с желанием. Волгу, правда, я увидел нескоро. Года три, что ли пропарился в цехах, пока вспомнил про отдых на реке. Месяцев десять вообще ночевал в гостинице, пока себе квартиру устроил. И то, выменял ее на свою, губахинскую. А заводчане всё следили, когда мне, генеральному директору, квартиру без очереди дадут.  Но вот не получилось без очереди, не было у завода таких возможностей. Так что у меня круглые сутки один маршрут был: гостиница-завод, и обратно.

А на заводе было очень несладко. Почему-то все городские и областные службы, все проверяющие инстанции прямо-таки набросились на меня. Аммиачные резервуары никуда не годились. Там была минеральная вата в изоляции, а сверху дюралюминий. И он от ветхости, от плохой сборки, весь был изодран, висел прямо листами, кусками. А рядом же город! Ну, и все опасались, что недалеко и до беды. И были правы. Первое мое предписание было: устранить эти безобразия. Как будто до меня никто этого не видел. На синтезгазе компрессора постоянно «вылетали».  И все эти проблемы умалчивались, скрывались от руководства. Вот этого я не терпел никогда, и сейчас не терплю. Есть проблема – доложи о ней и огласи пути ее устранения. А прятаться от разбора – это не по-мужски. Как будто не было инженеров и ремонтников, некому было их наладить по-человечески. Я тут не про свой трудовой энтузиазм говорю, а о том, что мне все время доставались чужие огрехи и недоделки. Ну, видать, судьба такая. Надел комбинезон и бушлат, и «пошел в народ». Теплообменное, компрессорное и иное  оборудование я знаю назубок, все-таки дипломированный механик, и стаж большой. Так что мне самостоятельно оценить положение дел не составляло большого труда. Как глянул, что творится на котлах-утилизаторах с 6-метровыми трубками – мама моя! Там давление 110 атмосфер, плюс температура 460 градусов, а накипи! Естественно, трубки постоянно «горят». Я-то понимаю, что водоподготовка не в порядке, ну а сами  в цехах, что, не в курсе? И никто не следил, не заботился. И Владимир Иванович Истратов, тоже еще за год до меня направленный из «Союзазота» сюда на укрепление, главным инженером рассказывает мне, как на ходу промывать лопатки у турбин, чтобы не развивалась вибрация и, как следствие, их разрушение. Я страшно удивился, и понял, почему у них горят котлы на водоподготовке. Как сейчас модно выражаться: этого не может быть, потому что не может быть никогда! Я-то знаю, что норма вибрации – 0,11, а здесь было 0,66. Превышение в 6 раз! Как так можно работать?!

Пошел на водоподготовку. Я же ничем не выделялся в массе аппаратчиков, сварщиков, ремонтников. А поскольку в лицо меня на заводе почти никто еще не знал, то я заводил разговоры в аппаратных, курилках и цехах. И мне  частенько все выкладывали начистоту, что я и обсуждал потом на планерках и летучках в заводоуправлении. Посмотрел я на водоподготовке анализы воды, и вижу, что дело плохо. Спрашиваю: «Ребята, как же у вас такая поганая вода, грязь, высокий Ph…» И они стали мне выкладывать все, как есть. Оказалось, что они просто добавляют речную воду, чтобы не останавливать агрегаты. Меня как обухом по голове ударили. Такого бескультурья в технологии я еще не видел. Вот потому-то они 7 месяцев не могли запустить колонны синтеза на втором агрегате. Нестабильная температура, сопротивление в теплообменниках. Люди пытались запустить теплообменники с забитыми трубками. Тогда я дал команду эти теплообменники  разобрать полностью. Сам сидел в этих теплообменниках, помогал ремонтникам. Как-то раз меня оттуда вытащили по звонку министра, и он, прямо не отходя от телефона, так меня приложил, что уши горели до ночи. Ругался знатно, на все лады. Я ответил в том духе, что если я  эту работу не проделаю, да еще дымососы не устрою, как надо, производство работать не будет. А то, что время на качественный ремонт потратили – мы его в выпуске готовой продукции наверстаем. Так и вышло. Ну, а в те дни, на майские праздники, под впечатлением министерского разноса  я издал приказ: работать все майские праздники, а производство запустить. Прихожу на завод 1 мая – никого нет. Второго- то же самое. Пришлось мне начальника цеха с работы снять. Посыпались сверху звонки. Оказалось, что он чей-то, родственник кому-то. Сам-то он человек нормальный, понял свою вину. А я в этих вопросах сроду не ориентировался. У меня на ответственности завод, и этот завод нужно было наладить, как следует. А кто и кому сват-брат меня никогда не волновало. Ну, характер такой, что я поделаю?

Да, вот так. Прихожу на завод 9 мая – опять тишина, никого на пусковых объектах нет. И мало того, запороли еще агрегат №6, уникальный,  американский, стоимостью в 5 млн. долларов только за пучок из 500 труб. Я по тревоге вызвал всех начальников цехов, устроил «разбор полетов». Два месяца мы чистили, по миллиметру, 11-метровые реакционные трубы. Все 500 штук.  И правильно сделали, потому что купить новые трубы нам бы никто денег не дал бы. Не было у страны таких денег. И агрегат мы все-таки пустили.

Эпопея с налаживанием технологической дисциплины на этом не закончилась. Полез я на котлы-утилизаторы. Смотрю: там ремонтники на уплотнениях вместо прокладок, фланцев и прочего используют сварку для трубчатки, что вообще запрещено. Говорю: как это вы так? Они отвечают: а мы всю жизнь так… И спрашивают: а ты кто такой будешь? Я отвечаю: а просто так, интересуюсь.  Да, вот так было. Правда, на планерке потом все наружу вышло, мое инкогнито раскрыли  окончательно. Ну, да не в этом была суть. Суть была в том, чтобы настроить людей на грамотную работу согласно техническим регламентам.

Даже в организации рабочего времени были удивительные провалы: третья, ночная смена, уходила в 7 утра, а подразделения в заводоуправлении, руководство цехах, все службы и подразделения завода заступали в 8 утра. Ничего себе, непрерывное химическое производство, да? Что было, как было, какие технические проблемы случились за время ночного дежурства – никто и знать не хотел.

          Я это сразу же стал ломать. А меня – на ковер в горком: что же ты такое делаешь, у нас график выхода городского транспорта,  а если твои заводские еще с утра поедут, то транспорт не справится… Короче, стало ясно, что нужно организовывать доставку своих работников на  заводском транспорте. Я так и сказал в горкоме: не беспокойтесь, эту проблему мы с вас снимем. И стал арендовать автобусы. И все. Потом уж понял, что это просто была ревность руководителей горкома, потому что меня назначили, у них не спросив, вот как. Потом подключилась гражданская оборона, мобилизационные резервы стали доставать. За ними – санэпидстанция народный контроль. И – предписание за предписанием: устранить, наладить, установить… Короче, появился Махлай, и у них всех наступило крайнее возбуждение. Просто облава. Буквально не давали работать, заставляли ходить по многочисленным совещаниям и заседаниям. А я это сроду не терпел и времени на это жалел. Я же не передовая доярка, чтобы радоваться каждому приглашению на очередное заседание.

            Система оплаты на основных производствах, а также и у ремонтников меня вообще поразила: у начальства – персональные оклады независимо от производительности завода. В цехах – тоже полный ажур:  сами агрегат запорют, и сами на его ремонте сидят, аккордную оплату получают. Ну, думаю, тогда в чем у них интерес? В бесперебойной работе установки или в ее останове и ремонте? Ясно, что во втором. И это нужно было  поменять резко и навсегда. Но и при всех новшествах  мы на заводе семь месяцев бились над пуском того самого второго агрегата, о котором предупреждал министерский человек. Из Москвы мне, уже не вспоминая об  отказе в свое время влезать в тяжкое ярмо, отвешивали такие оплеухи, что ой-ей-ей…

Просуммировал я  увиденное и услышанное, и призадумался еще раз: объем работ тянул явно не на год-два. А бросать дело на полпути не был приучен. Догадки меня  не обманули: пока менял подходы к обслуживанию и ремонту взрывоопасного оборудования, пока вводил новые системы оплаты труда, поощрявшие производительный и качественный ремонт, пока придумывал и потом реализовывал в металле свои новшества, пока параллельно организовывал новые, не связанные с основным, производства – то мебели, то кирпича, то бытовой техники -  проскочила первая моя тольяттинская пятилетка. Я же тогда еще не знал, сколько их у меня впереди…

Потом пришло время подумать о ремонтной базе. От нас отделили «Азотреммаш» и «Трансаммиак». Мы эксплуатируем массу оборудования, строим новые производства, а ремонтной базы, кроме цеха 24 с простейшими станками, получалось, что нет. Да и то в 24-м кроили и курочили оборудование, как могли. Это тоже была запрограммированная катастрофа. Что делать? Я в обком. Говорю, у нас в работе тысячи шпилек, а ремонт им делать не можем, «Азотреммаш» - тоже, советует их покупать. Советы я и сам могу давать, но где ж я денег-то наберусь, завод еще весь в убытках. Обком поддержал, собрали совещание, раздали ценные указания.

Но стало меня беспокоить вот что: стараюсь повернуть дела к лучшему, а негативное отношение руководителей служб и подразделений завода нарастает. Им мои действия явно не нравились. Они себе установили персональные оклады, а я становился явной угрозой их благополучию, потому что требовал отдачи, требовал оправдывать высокую оплату. И у нижнего звена, на производстве, были ведены аккордные наряды, согласно которым нужно было не пробег оборудования обеспечивать, а тупо «сидеть» на ремонте. Очень хорошо  получалось: цех стоит, а оплата всем идет. Коммунизм, понимаешь!

А тут еще на седьмой  месяц моей работы рухнул водовод. При такой заурядной аварии у меня в Губахе все это устранял начальник цеха своими силами, своими кадрами. При наличии резервной нитки я, как директор, даже и не знал, какая нитка в данный момент задействована. И тут такая же история. Ну, мне доложили, я приехал, посмотрел, ситуация стандартная: нужно варить аварийную нитку. А ночью аварийный сигнал: завод остановлен, потому что и вторая нитка оборвана. Как, что? Оказалось, что порыв не устранили, почвы тут песчаные, из-под резервной трубы песок вымыло, она и лопнула, провиснув. А дело было зимой, завод обезвожен. Это можно было уже всю зиму долбиться, восстанавливать размороженное по всей территории  оборудование.

Я остался крайним, и понеслось! На заседание заводского комитета партии пришла Людмила Михайловна, первый секретарь райкома, и лепит мне выговор. Не главному инженеру, не главному механику, не главному энергетику, не начальнику цеха, а мне. И все голосуют «за». Дальше – больше: в райком, где против чужака тоже все «за». Дальше – утвердить на бюро горкома. В общем, обстановка полного окружения: и на заводе все руководители высшего звена, включая главбуха, все заместители генерального директора - против, и в городе – то же самое. Да еще стали вмешиваться в личную жизнь, подсматривать и подглядывать, что и как я делаю в квартире, какой ремонт и на какие средства. Я их понимал. Люди эти тут всю жизнь жили, друг друга знали, с зарплатой у них было все в порядке, и я им был как кость в горле. Я же стал систему оплаты пересматривать, требуя добросовестного труда, не просто присутствия на рабочем месте. Ну, их местный патриотизм мучил: зачем, мол, нам какой-то выскочка из глухого пермского края, когда у нас своих светлых голов – полон город. Как при таком отношении добиться, чтобы тебя признали? Вот была задача.

       А я еще и занялся положениями о должностях. Ни у одного специалиста или руководителя службы, подразделения такого положения прописано не было. Еще добавил жару, получается. Хотя делал это без всякого иного умысла, кроме такого, чтобы всех стимулировать работать с отдачей. Я каждому поручил самостоятельно на себя такое положение подготовить, а я посмотрю и утвержу. Смотрю, нет, никто и не думает этим заниматься. Я завел тетрадь, где записал обещания каждого по срокам подготовки этих положений. Никто свои положения не несет. Бойкот, полная блокада. Я – никаких репрессий. И раз, и два, и три приглашаю, записываю новые сроки сдачи. Со скрипом, но добился этих положений. А потом решил провести тестирование: как человек знает свои обязанности, свою работу.  Я это просто должен был сделать, потому что главным специалистам и начальникам отделов персональные оклады выплачивались, а агрегаты стояли, завод буксовал, в министерстве нас уже склоняли как дежурное недоразумение. И это мне, только что с триумфом запустившему огромное сложнейшее производство в Губахе. Тут меня в курс дела ввела Тамара Петровна Абакумова, она у директора вела все бумажные дела и хорошо ориентировалась на заводе.

В общем, начались на заводе времена перемен, я стал менять главных специалистов. Но что меня особенно тогда поразило, так это поведение  намеченных мной кандидатов на руководящие должности. Приглашаю одного кандидата на место главного энергетика. А он мне первым делом: а что я буду иметь? У нас на Урале таких манер не было. Мы за честь считали, если предлагалось повышение по должности. Поэтому с тем кандидатом не стал разговаривать. Если у человека на уме своя выгода прежде всего, и это когда завод буксует, - с таким мне не о чем говорить. На эту должность был поставлен другой человек. Вот так было, так подбиралась наша команда.

 Я, по существу, тихо-мирно всех поменял. Кроме начальника производственного отдела  Германа Дмитриевича Скрябина. Ну, не смог я этого сделать в отношении человека, писавшего рецензию на мою дипломную работу в институте. И я его попросил идти начальником цеха, пускать седьмой агрегат. Чтобы не так, как было на предыдущих агрегатах, пущенных еще до меня косо-криво, а по-настоящему, чтобы дать продукцию с первой прокрутки. И он пошел. В 1986 году пустили агрегат хорошо, с первого раза и без всяких ЧП. И вывели на полную мощность в 450 тысяч тонн, по регламенту.

А персональные надбавки к окладам специалистов мы убрали, привязали заработную плату к устойчивости технологических процессов.

В  ноябре 1986 года решил я сходить в отпуск. Неделю я поотдыхал, и звонят с завода: на первом агрегате опять проблема, надо его глушить полностью и устранять очередной технологический промах. Фактически полностью разобрать установку. Ну, прощай отпуск, примчался я на завод… Моему заместителю по производству устроил головомойку. Он – в Москву, в министерство и в главк с жалобой на меня.  Ну, после смещения с должности его сторонники помогли ему избраться в профсоюз, там он всю жизнь и проработал. Года четыре тому назад ушел с завода, и даже не попрощался. Чуть не двадцать лет обиду таил, выходит. А зря, в той аварии была его вина. Кстати, тогда, в 1986 году, звонит мне Валентин Иванович Овчинников из ЦК, сагитировавший меня ехать в Тольятти, и расспрашивает о житье-бытье. Ну, видать, прослышал про скандал с остановкой. Я ему говорю: да зачем мне этот завод сдался, тут сроду не будет нормального производства, технологические решения сырые, руководители саботируют… Хочу назад, на Урал, где я уже 11 лет проработал директором. Не нужно мне ничего, и все. В общем, проявил минутную слабость. А тут как раз пришла пора идти в горком на утверждение выговора по этой аварии. Я иду. И чувствую, что разговор идет такой, сдержанный. Выговор как будто не вытанцовывается. Даже удивительно. Потом мне передали, что первый секретарь обкома партии Муравьев сказал, чтобы меня оставили в покое и дали разбираться на заводе самому. Я теперь думаю, что ему звонил Овчинников из ЦК и просил об этом. И вот уже 20 лет меня не трогают. Правда, и партийных органов в прежнем понимании уже много лет, как нет. Ну, есть зато другие…

И еще в те времена, после 1987 года, была одна интересная система: избирать руководителей. Завод, правда, уже стал налаживать производство, процесс прошел. И, значит, идут выборы директора завода на альтернативной основе. Кандидатов было трое-четверо, и я в том числе. Собрание в Комсомольском районе, в актовом зале. Была там и наш журналист, Софья Александровна Бикитеева. Она, кстати, тогда активно действовала за другого кандидата, не за меня. Но я никогда ей ни слова не сказал, и сейчас она уважаемый на заводе человек, редактор заводской газеты «Волжский химик». Вообще мои оппоненты тех первых смутных лет, те, кто умеет работать, они всю жизнь на заводе трудятся и, по-моему, своей жизнью довольны. Ну, да ладно.

И вот идет голосование. Голосуют тайно, без отлучки из зала, чтобы все были на месте. И решили тут же, в зале открыто подсчитать голоса. В общем, полная демократия без предела. Не скажу, что мне было очень уж уютно. Я же понимал, что нажил себе достаточно врагов.  Ну, голосование, подсчет, и у меня – перевес в 10, по-моему, голосов. Для состава голосовавших это было немало, убедительно. Так что я с тех пор – 20 лет избранный директор.                      

           Одному своему конкуренту на пост директора, очень хорошо выступавшему с программой всяких улучшений на заводе, я вскоре предложил реализовать свои планы, пойти в строительное подразделение на 250 человек и строить объекты хозспособом. Мы дали им самостоятельность, оформили юридическое лицо. В итоге все растащили, разворовали, развалили. Они разбежались кто с грузовиком, кто с трактором, кто с экскаватором. Так что языком плести – это одно, а делать – совсем  другое. Через два года я этому коллективу предложил вернуться, но с одним условием: со всей той техникой, что они разворовали. Те, кто вернулись, они и теперь работают. А мы судиться с руководителем не стали, подумали, да Бог с ним. Говорят, он сам разорился, и дело его жизни кончилось ничем. А как хорошо обещал красивую жизнь на том собрании в 1987 году…

ПЯТИЛЕТКА ВТОРАЯ. 1990-1994 г.

- Так вот заканчивались 80-е годы, в стране веяло нехорошими тенденциями, я вообще понимал, что лучше не будет, будет только хуже. И в этих ожиданиях задумался о нашей судьбе. Завод сидит  на двух трубах: одна, входящая,  – газ, а другая, выпускная, – аммиак. И если отключить одну из них, то нам конец. Уже с 1987 года мы строили жилье для заводчан. Это было мое главное условие при  назначении на должность. Тем более, что Куйбышевский азотный завод при  разделе производственного объединения лучшие «куски» забрал себе: жилые дома, базу отдыха, медицинские учреждения. Я попросил министра выделить ТоАЗу хорошие деньги на жилье и социалку. И получил их.

ПЯТИЛЕТКА ВТОРАЯ. 1990-1994 г.

- Так вот заканчивались 80-е годы, в стране веяло нехорошими тенденциями, я вообще понимал, что лучше не будет, будет только хуже. И в этих ожиданиях задумался о нашей судьбе. Завод сидит  на двух трубах: одна, входящая,  – газ, а другая, выпускная, – аммиак. И если отключить одну из них, то нам конец. Уже с 1987 года мы строили жилье для заводчан. Это было мое главное условие при  назначении на должность. Тем более, что Куйбышевский азотный завод при  разделе производственного объединения лучшие «куски» забрал себе: жилые дома, базу отдыха, медицинские учреждения. Я попросил министра выделить ТоАЗу хорошие деньги на жилье и социалку. И получил их.

Но мировые цены на нефть падали, госбюджет нищал, финансирование нам, как и всем, вскоре стали урезать. Тогда мы решили строить дома хозспособом. Тем более, что уже 10 лет стояли готовые фундаменты под жилые дома, но никто ничего там не строил. Я решил: возьму-ка я эти фундаменты и начну строить. Потом посмотрел, каково это, выбивать дефицитный кирпич, и поехал на кирпичный завод «брать» там один цех, пятый. Директору пообещал во всем помогать, оборудую бытовки, буду ремонтировать технику, поддерживать и рабочих, и всех. Это чтобы он нам давал кирпич без задержки. И мы стали получать, фактически, свой кирпич. Но не постоянно. Я приеду – он мне грузит. Я уеду – он грузит другим: очередь же была страшная. Но я же не могу на кирпичном заводе целыми

ПЯТИЛЕТКА ТРЕТЬЯ. 1995-1999 г.г.

- Помните, я говорил в первой пятилетке про село Микушкино Исаклинского района, которое нам дали в нагрузку еще в конце 80-х годов? Так мы там продолжали свою деятельность, но теперь на новых условиях. Уже через два года этот  колхоз, сидевший без кормов, не только обеспечивал себя, но и мог продавать их другим таким двум хозяйствам. И по обработке земли, и по урожайности стал выходить в лидеры района и области. Теперь там процветающая агрофирма «Тафко», которую мы начинали со специалистами из Швейцарии. Командует там Вика Волостнова, до того не видевшая живой коровы. Так у нее дела так прут в гору, что просто дух захватывает. Вот что значит честный работник и заинтересованный руководитель. Хотя в свое время мы несколько руководителей-хапуг поменяли при поддержке высших чиновников, им позволено было воровать и творить беспредел, который народ, общество, весь колхоз держали в постоянном убытке. Сегодня этого нет и постепенно «Тафко» и его руководитель занимает призовые места за хорошую работу. Правда, прежний губернатор Самарской области меня хорошо за все «отблагодарил»: посоветовал «выбросить» Махлая из числа собственников.  Но совету его никто не внял, а Микушкино живет и процветает вместе с Махлаем.

ПЯТИЛЕТКА ТРЕТЬЯ. 1995-1999 г.г.

- Помните, я говорил в первой пятилетке про село Микушкино Исаклинского района, которое нам дали в нагрузку еще в конце 80-х годов? Так мы там продолжали свою деятельность, но теперь на новых

ПЯТИЛЕТКА ЧЕТВЕРТАЯ.
2000-2004 г.г.

-- У нас 7 агрегатов аммиака по 500 шт. 11-метровых жаропрочных труб каждый. Это 42 000 метров. Замена – каждые 10 лет, а то и раньше. Попробуй их купить и подумай еще, во сколько эта покупка обойдется. Плюс транспортные расходы с НДС в 50% для импортного товара. Во задачка! Поэтому нашей целью  в этот период было создание производства по центробежному литью труб. Проект был «с бородой». Человек, поставленный на это дело, оказался не совсем тот, кто был нужен. Он 10 лет пытался это сделать, и не смог. Я возил его по Европе, знакомил с аналогичными производствами, но так и не добился толку. Проект был сорван. Ну что ж, признаю, это была моя ошибка. Но мировые цены на нефть падали, госбюджет нищал, финансирование нам, как и всем, вскоре стали урезать. Тогда мы решили строить дома хозспособом. Тем более, что уже 10 лет стояли готовые фундаменты под жилые дома, но никто ничего там не строил. Я решил: возьму-ка я эти фундаменты и начну строить. Потом посмотрел, каково это, выбивать дефицитный кирпич, и поехал на кирпичный завод «брать» там один цех, пятый. Директору пообещал во всем помогать, оборудую бытовки, буду ремонтировать технику, поддерживать и рабочих, и всех. Это чтобы он нам давал кирпич без задержки. И мы стали получать, фактически, свой кирпич. Но не постоянно. Я приеду – он мне грузит. Я уеду – он грузит другим: очередь же была страшная. Но я же не могу на кирпичном заводе целыми

ПЯТИЛЕТКА ЧЕТВЕРТАЯ.
2000-2004 г.г.

- У нас 7 агрегатов аммиака по 500 шт. 11-метровых жаропрочных труб каждый. Это 42 000 метров. Замена – каждые 10 лет, а то и раньше.

ПЯТИЛЕТКА ПЯТАЯ. 2005-2009 г.

- Таким образом, мы провели реконструкцию второй установки метанола, дополнили производство компрессором, реформингом. Все это работает в единой системе. Ее мощность мы заявили 550 тыс. тонн. Фактически мы на двух установках можем делать и 1 млн. 200 тыс. тонн. Это больше, чем на ОАО «Метафракс» в Губахе. Это нам нужно для того, чтобы сделать пропилен, который потребует минимум 700-800 тыс. тонн метанола. Тогда мы сделаем 150-180 тыс. тонн пропилена. В принципе, было бы неплохо иметь установку на 500 тыс. тонн пропилена. А для него нужно бы 1млн. 600 тыс. тонн метанола. Мы же имеем 1 млн. 100 тыс. тонн. Так что есть, куда расти.  Думаю, за три года мы недостающие мощности на 500 тыс. тонн наберем. Для этого ведем реконструкцию агрегатов аммиака, с которых будем собирать по 300-400 тыс. тонн и метанола столько же. И я уверен, что 2 млн. тонн метанола мы будем выпускать ежегодно.

ПЯТИЛЕТКА ПЯТАЯ. 2005-2009 г.

- Таким образом, мы провели реконструкцию второй установки метанола, дополнили производство компрессором, риформингом. Все это работает в единой системе. Ее мощность мы заявили 550 тыс. тонн.

ОСНОВНЫЕ ПРОИЗВОДСТВЕННЫЕ МОЩНОСТИ ОАО «ТОЛЬЯТТИАЗОТ»

1. До 1985г на заводе имелось:

 4 агрегата аммиака

 2 агрегата карбамида

 производство углекислоты

ОСНОВНЫЕ ПРОИЗВОДСТВЕННЫЕ МОЩНОСТИ ОАО «ТОЛЬЯТТИАЗОТ»